Есть люди, имена которых украшают названия улиц и учреждений родного города. Таким у нас в районе являлся заслуженный деятель искусства композитор Анатолий Николаевич Тогаев, который весь свой талант, всю силу души отдал своим землякам. Кстати сказать, дата его рождения в Чувашских энциклопедиях написана неверно. Родился он не тридцатого апреля, а второго мая, да и фамилия его не Тогаев, а Михайлов. Тогаев - его псевдоним.
Мелодии песен, то есть напевы Анатолия Николаевича нуждались в оформлении. К ним необходимо было подставить аккорды и голоса сопровождения. Этим занимались баянисты А. Фальченко, Мурашов, А. Павлов, М. Муравьев. А в последние годы и я.
Мелодия прекрасна сама по себе, но ее, как голую девушку, необходимо «одеть», а одеть ее можно и королевой, и нищенкой. Это зависит от техники владения инструментом, от знания гармонии и чувства красоты сопровождающего.
Я приходил к Анатолию Николаевичу домой, как обычно, лишь после его приглашения, когда он сочинит две-три песни, или получит новый сборник из Чебоксар. С восьми часов утра до двенадцати мы писали ноты, или просматривали сборник. Я играл аккомпанемент на фортепиано, а Анатолий Николаевич - мелодию на скрипке. От Анатолия Николаевича я шел на работу в музыкальную школу, а с пяти часов вечера - в клуб завода «Проммеханизация», где за полставки руководил хором, аккомпанировал певцам и танцорам. Зная это, Анатолий Николаевич и его жена - Александра Васильевна никогда не отпускали меня без обеда.
К нашим рукописям он относился очень бережно. Показывал их в Союзе композиторов, и хранил их в специальных папках. Со мной он написал песен пятнадцать, где они теперь, я не знаю. В последний год я к ним домой не ходил. Так как он уже не сочинял, и даже иногда не узнавал людей.
На проводах в последний путь я стоял у его гроба в почетном карауле. О своих с ним встречах я написал стихотворение. Вот оно:
Приехал в Чувашию я из Сибири,
Тогаева раньше не знал я совсем.
Он первым меня посетил на квартире
Ему было семьдесят, мне — двадцать семь.
Я очень был занят и в школе, и дома,
И хор заводской отнимал много сил,
Но все же сыграл ему Чайкина, Бома,
Он слушал, хвалил, и к себе пригласил.
В доме крестьянском, своем, деревянном
Он с Александрой Васильевной жил.
Нужда и болезни его донимали,
Кто мог бы помочь, тот к нему не ходил.
Я тоже у них появлялся не часто,
Хоть чувствовал: рад он общаться со мной.
Встречал, как отец, только я все стеснялся.
Он — деятель искусства, а я кто такой?
Я уже знал, что он в прежние годы
Как Пятницкий, хором большим, управлял.
Себя не щадил для простого народа,
Теперь не у дел, сочинять продолжал.
Я песни ему переписывал тушью,
Гармонизовал и аранжировал.
Мне, баянисту, с ним было не скучно,
Мелодии дивные он создавал.
Но их исполнять в Чебоксарах не брали,
Рубашка своя ближе к телу везде.
Издательства тоже назад возвращали,
Порой придираясь к простой ерунде.
Я снова ему переписывал ноты,
Он что-то печатал, куда-то возил.
Как я теперь, делал пустую работу,
Затрачивал средства, и множества сил.
На тризне его было сказано много,
«Какой человек безвозвратно угас!»
А вот бы при жизни помочь хоть немного,
Таким вот как он, их ведь мало у нас!